МОЛИТВА

Есть правдивые истории, которые достают вернее небылиц. Они не блещут в оригинале стилистическим изыском и передаются тем же бесхитростным словом, что и рассказаны. Такую историю я услышал из уст доброго знакомого Григория Мироновича. Как писал в таких случаях Бабель, она не заслуживает забвения.

officer«Было это в мае 48-го года, ближе к концу месяца. Я служил по интендантской части в одной из авиадивизий, в группе оккупационных войск в Германии. Время было, сам знаешь, какое: смершевец на смершевце. Одно слово: 1948 г., в войсках, в Восточном Берлине. Но и я, надо признать, был под стать времени: молодой, подающий надежды офицер, ясно — член партии. Постель заправлена, мозги вымыты. Потом уже я стал перебежчиком, а тогда и сам верил всему, чему в школах учили, и других убеждать умел.

В один прекрасный вечер вызывает меня через порученца заместитель начальника политотдела полковник Гинзбург. Думаю, с чего в неурочное время, но иду. А дивизионный замполит, надо сказать, там же, при политотделе, и жил, им с женой площадь выделили.

Заводит меня Гинзбург в общую комнату, что-то вроде помещения для политзанятий или для собраний. В центре скамья поставлена, вокруг стулья. В комнате кучкуется молча еще несколько чинов, в основном из того же политотдела, из штаба дивизии, но не только. Жена Гинзбурга быстренько собрала на стол, выставила бутылку и исчезла. А я пытаюсь сообразить, что же мы отмечаем и почему Гинзбург окна зашторил.

Капитан Резницкий, тоже политоделец, не раз чистивший меня по партлинии, говорит при моем появлении с облегчением: «Миньян есть. Надеть фуражки!»

Я сам из сознательной семьи, и слово такое в последний раз слышал в детстве. Конечно, прошиб пот и в глазах, наверное, вопрос, потому что полковник Гинзбург пояснил: «Создано Государство Израиль. Помолимся, евреи!»

В углу бюст Сталина, на стенах портреты вождей и наглядная агитация, а на скамье, приспособленной под стол, горят две свечи, Резницкий, отвернувшись от нас в сторону, где, думаю, находился Иерусалим, скороговоркой произносит слова иудейской молитвы. Бог знает, когда в последний раз слышаны эти слова, но в нужном месте мы разом откликаемся: «Омейн!»

Это глухое, многократно повторяемое «Омейн» выворачивает меня наизнанку. Оно поднимается черт-те знает из каких глубин, разрывая какие-то неведомые мне жилы, процеживается сквозь гортань, перехваченную судорогой. «Омейн!» «Аминь» по-русски. Верую!

Конечно, смертельно страшно, но, помню, слабость в коленях я чувствовал не от страха. И видел, что другие офицеры в миньяне испытывают то же самое. Так стояли мы вокруг свечей, в форме и при фуражках, повторяя «Омейн» и не глядя друг на друга: полковник Гинзбург, майоры Неймарк, Шустер и Файнштейн, капитан Шилов — тоже еврей, представьте себе, — я и еще трое, фамилий которых уже не помню.

Когда капитан Резницкий закончил молиться,  пожали друг другу руки и разошлись. Молча.

Потом было всякое, но при встречах никогда не вспоминали о случившемся. Мы были все же советские люди, в чинах, а молитва за Израиль — это как бы из другой оперы».

Вот и вся история. Она хороша тем, что документальна, и герои ее живы, по крайней мере некоторые — в 48-м году старшему из них было не более 40 лет. Она тем хороша, что воспроизводит бродячий сюжет еврейской жизни, который, как мне казалось, принадлежит литературе.

Е. Фиштейн

Вам может также понравиться...

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *